Plagiat Pelevin

Поздняя осень. Северный ветер. Только что закончился ливень и во дворе лужи.

Совсем трава какая-то беспонтовая. Я откинулся в кресле, прикрыл глаза и посмотрел на себя со стороны, спрашивая - нормально ли, что взрослый серьезный дядька только что ни с того ни с сего взял и скурил целую кучу сена.

Размышлять о себе было не особо приятно – тихий вечер, полнолуние, всё вокруг было умиротворено и как-то взаимоуравновешено, отчего и думать тоже хотелось о чем-нибудь хорошем.

Я перенес внимание на FM-музыку, сменившую какую-то рекламу.

Музыка была удивительная – древняя и совершенно не соответствующая ни месту, где я находился, ни исторической координате момента. Я попытался сообразить, на каком инструменте играют, но не сумел и стал вместо этого прикладывать музыку к окружающему, глядя сквозь узкую щелочку между веками, что из этого выйдет. Постепенно окружающие предметы потеряли свою бесчеловечность, мир как-то разгладился, и вдруг произошла совершенно неожиданная вещь.

Что-то забитое, изувеченное и загнанное в самый глухой и темный угол моей души зашевелилось и робко поползло к свету, вздрагивая и каждую минуту ожидая удара. Я дал этому странному непонятно чему полностью проявиться и теперь глядел на него внутренним взором, силясь понять, что же это такое. И вдруг заметил, что это непонятно что и есть я сам и это я смотрю на всё остальное, только что считавшее себя мною, и пытаюсь разобраться в том, что только что пыталось разобраться во мне самом.

Я испытал страх, надавил чем-то тяжёлым и продолговатым, имевшимся в своей душе, на это выползшее навстречу стихшей уже музыке нечто. И выключил радио. По всему моему внутреннему миру прошел хруст, а потом появились тишина и однозначное удовлетворение кого-то, кем сам я сам через секунду и стал.

Я вдруг испытал чувство невыносимой потери и дико испугался одиночества. Я решил вскипятить чайник и выпить зеленого чаю, и хоть этого одиночества оставалось только три метра до кухни, пройти их оказалось настоящим подвигом, потому что вокруг не было никого и не было никакой гарантии, что все это – монитор, комната, да и сам страх – на самом деле. Но, наконец, мягко нырнул в прошлое косяк кухонной двери, и я вошёл в кухню и включил свет.

Заварив чай, я совершенно успокоился и пришел в себя. Нормальная работа, нормальная жизнь. Надо составить нехитрые планы на завтра. Но думать об этом было скучно, и, чтобы развлечь себя я стал глядеть в окно на полную луну.

Над линией крыш висело облако, похожее на небесную гору, – оно было таких размеров, что бесконечная высота неба, забытая еще в детстве, вдруг стала видна опять. На одном из склонов облака был узкий конический выступ, похожий на башню, видную сквозь туман. Во мне что-то дрогнуло – я вдруг вспомнил, что когда-то и в мне самом была эфемерная небесная субстанция, из которой состоят эти белые гора и башня. И тогда – давным-давно, даже, наверно, еще до рождения, – ничего не стоило стать таким облаком самому и подняться до самого верха башни. Но жизнь успела вытеснить эту странную субстанцию из души, и её осталось ровно столько, чтобы можно было вспомнить о ней на секунду и сразу же потерять воспоминание.

Я выключил свет и сразу заметил мерцание в полутьме кухни. Сначала решил, что это отблеск полной луны с улицы, встал и выглянул в окно. Там ничего интересного не происходило. Я увидел отражение своего дивана в стекле и поразился – обрыдлое лежбище, которое мне столько раз хотелось вынести на помойку и сжечь, в зеркальном развороте показалось лучшей частью незнакомого и удивительно красивого интерьера. Вернувшись на место, я опять краем глаза заметил мерцающий свет. Я перевёл взгляд, но свет сдвинулся тоже, как будто его источником была точка на роговице. «Так, – радостно подумал я, – пошли глюки». Моя память переместилась в недавнее воспоминание, в котором я смотрел в окно на луну и лужи, и в этой точке была всего миг, но этого было достаточно, чтобы в уме отпечаталось событие, которое стало постепенно всплывать и проясняться в памяти, как фотография в ванночке с проявителем.

Я просто глядел через окно на луну и не двигался!

Перед тем как картинка окончательно погасла, я догадался, что луна, которую я видел, горит не вверху, а внизу, как будто я загляделся на отражение луны в луже и забыл, что смотрю не туда, где луна находится на самом деле. Где находится луна и что это такое, я так и не успел понять, зато понял нечто другое, очень странное: это не луна отражалась в луже, а наоборот, все остальное – улица, дома, другие люди и я сам – отражалось в луне, которой не было до этого никакого дела, потому что она даже про это не знала.

Мысль насчет лужи и луны наполнила меня таким счастьем, что от восторга и благодарности я засмеялся. Все проблемы в жизни, всё то, что казалось неразрешимым и страшным, просто перестало существовать – мир за мгновение изменился так же, как изменился мой диван, отразившись в оконном стекле.

Я пришёл в себя – я сидел на диване на кухне. В ушах пульсировал последний такт только что закончившего играть радио.

Только что испытанное счастье вдруг сменилось испугом. Я подумал, что узнавать такое не положено, потому что непонятно, как с этим знанием жить. «А если я один это знаю, – нервно подумал я, – то ведь не может быть так, чтобы мне позволили это знать и ходить тут дальше? Вдруг я кому-нибудь расскажу? Хотя, с другой стороны, кто может позволить или не позволить, если я один это знаю? Так, секундочку, а что я, собственно, могу рассказать?»

Ничего особенного я и не мог никому рассказать. Ведь не расскажешь пьяному другу, что это не луна отражается в луже, а лужа в луне и печалиться в жизни особо не о чем.

– Господи, – как все-таки трудно протащить сюда хоть что-то…

Вот именно, - откровение любой глубины и ширины неизбежно упрется в слова. А слова неизбежно упрутся в себя.

Автор: Viator